Сказки для детей 4-5 лет в детском саду

Русская сказка «Небывальщина»

Пошел мужик на лыко гору драть. Увидал — на утках озеро плавает. Срубил мужик три палки — одну еловую, другую сосновую, третью березовую. Бросил еловую — не добро

сил; бросил сосновую — перебросил; бросил березовую — угодил: озеро вспорхнуло, полетело, а утки остались... Озеро улетело, на сухой лес село, а мужик пошел в чисто поле, увидал — под дубом баба корову доит. Просит мужик: «Тетенька, дай мне полтора молока пресного кувшина!»

Она его послала в незнаемую деревню, в небывалую избу. А там квашня бабку месит. Вышел мужик на улицу, а на него собака.

Чем мужику обороняться? Увидал он — на санях дорога. Захватил из оглобель сани, прогнал собаку и пошел домой. Пришел — там на него печка спать завалилась...

Русская сказка «Чудесные лапоточки»

Жил-был в одной деревне мужик Иван. Задумал он брата Степана в дальнем селе проведать. А день был жаркий, дорога пыльная. Идет наш Иван, идет — устал.

«Дойду, — думает, — до речки; там водички попью, отдохну».

Приходит он к речке, а на берегу сидит незнакомый старичок. Лапти свои снял, под березку поставил, сидит, закусывает.

Попил Иван воды, лицо умыл, подходит к старичку:

— Ты, дедушка, далеко ли собрался?

— Далеко, милый. Я в Москву иду.

Удивился Иван:

— В Москву? Пешком? Да ты, дедушка, полгода протопаешь!

А дедушка отвечает:

— Нет, милый, не полгода. Я себе лапти сплел. Не простые они, чудесные. Обуюсь в них — ноги у меня сами и побегут.

Посидели они рядом, побеседовали;1 потом дедушка лег под березку и заснул. А Иван думает:

«Вот бы мне такие лапти! Сниму-ка я свои да обменяюсь с дедом. В чудесных лаптях я к брату-то мигом добегу».

Снял он свои лапти, под березку поставил, а дедовы-то взял потихоньку да и обулся.

Только он обулся — как подхватило-то нашего Ивана, перекувырнуло в воздухе да и понесло по дороге!

Бежит он со всех ног. Перепугался, кричит:

— Ноги, вы куда? Стойте!

А лапти так его и несут. Не может Иван остановиться. Подбегает он к селу, где брат живет. Вот и дом брата. Влетает в сени — ведро опрокинул, на метлу наскочил да и повалился на кучу сухих веников. Лежит, ногами в воздухе болтает.

«Ой, — думает, — беда. Плохо я сделал, чужое добро без спроса взял. Надо поскорее лапти сбросить!»

Развязал он лапти, скинул с ног — ноги остановились. Стыдно стало Ивану.

«Как же я дедушку-то обидел! Ой, нехорошо! Стану возвращаться — отдам ему его лапти. Ну а уж теперь в избу пойду».

Входит он в избу, лапти в руках несет. А в избе гости сидят, угощаются за столом. Увидали Ивана и смеются:

— Ты что это: босой идешь, а лапти в руках тащишь?

Отвечает Иван:

— А эти лапти мне, братцы, тесноваты, ногам больно.

Сел он за стол. А рядом с ним сосед брата — Аким. Поглядел Аким на лапоточки. Думает: «Эх, мне бы эти лапти как раз впору были. Обменяюсь-ка я с Иваном».

Взял Аким чудесные лапоточки, свои на их место поставил, вышел на крыльцо, сел да обулся.

Только обулся — тр-р-рах! — снесло его со ступенек и понесло по деревне. Бежит-бежит, бежит-бежит, остановиться не может.

Испугался Аким, кричит:

— Люди добрые, ловите меня! Остановите меня!

Мчится он мимо своей избы. А навстречу ему сыновья выбегают. Остановились мальчики у дороги, смотрят на отца:

— Тятенька, ты куда поскакал-то?

А Аким кричит:

— Домой бегу!

А мальчики опять:

— Да что ты, тятенька? Дом-то вон где стоит, а ты куда ж это бежишь?

На счастье, тут большущая береза стояла. Подбежал к ней Аким, обхватил ее руками да кругом ее так и вертится, так и вертится. Кричит сыновьям:

— Маменьку скорее зовите!

Побежали мальчуганы домой, заплакали со страху. Кричат:

— Маменька, беги скорей на улицу! Там тятенька с ума сошел — вокруг березы так и гоняется, так и гоняется!

Побежала мать на улицу.

А Аким кругом березы бегает да кричит:

— Ой, плохо я сделал: чужое добро без спросу взял. Снимай, моя милая, эти лапти скорее!

Бегает за ним жена, лапти развязывает. Скинул Аким лапти с ног — ноги остановились.

Повели его жена и дети под руки в избу.

— Ой, умаялся! Чуть сердце не лопнуло! Кидай, Маланья, лапти в угол. Завтра отнесу их обратно Ивану. А уж теперь отдыхать стану. — Повалился Аким на лавку.

Вдруг дверь отворяется — входят барин и кучер.

— Мужичок, — говорит барин, — мы на охоту ходили, заблудились. Можно у тебя переночевать?

— Можно, барин, ночуй, — Аким отвечает. А сам еле дышит.

Поглядел на него барин:

— Да ты что, мужичок, больной?

— Нет, барин, здоровый. Вот только лапти меня замучили.

— Какие лапти? — барин спрашивает.

Аким рассказал ему, что с ним случилось.

Барин как схватит лапти да к дверям.

— Не тебе, мужику, такие лапти носить! Мне, барину, они лучше пригодятся!

Оттолкнул он Акима, сам скорее обувается в лапти. Только обулся — как подхватило его да как понесло по улицам! Несется барин, только пятки сверкают. Перепугался он, заголосил:

— Держите, помогите, остановите!

А вся деревня уже спать легла, никто его не видит. И вынесло барина в поле. Прыгал он по кочкам, прыгал, сотню лягушек раздавил, а потом потащили его лапти в лес. В лесу- то темно, звери спят, только вороны: «Карррр! Каррр!..»

В лесу река бежит — глубокая, берега высокие.

Не удержался наш барин — да бултых в воду! Словно камень ко дну пошел. Только пузыри по воде бегут.

Потонул барин. А лапоточки всплыли. Плыли всю ночь по реке, а к утру приплыли туда, где их хозяин сидел. Видит дедушка: плывут его лапоточки. Достал он их из воды, на солнышке обсушил, посмеялся, обулся да и пошел своей дорогой. Сам он их сплел — они его и слушаются, не бегут, коли ему не надо.

Украинская сказка «Жадная мельничиха»

Жил в селе мельник с мельничихой. А рядом в хате жила старенькая старушка. Только и было у нее богатства что курочки в закутке.

А у мельничихи всего вдоволь. Да видно, мало ей своего добра. Вот она возьми да и начни красть тех курочек. Как рано ни выйдет бабуся, все не досчитается то одной курочки, то другой, то беленькой, то черненькой, то пеструшки, то хохлушки.

Ну, она хоть и знала, кто курочек у нее берет, а помалкивала. Против мельниковой жинки разве пойдешь?

А мельничиха и рада — берет и берет курочек. Всех перебрала, один петушок остался. Ну, она и петушка взяла.

Вот вышла бабуся раным-ранехонько взглянуть на своего петуха, а петуха уж и нет. Чуть не плачет бабуся, а слова сказать не смеет.

В ту пору мельник как раз на ярмарку поехал. Возвращается домой, глядит: мельничиху и не узнать, вся как есть перьями обросла. Ну точно квочка по хате из угла в угол мечется.

Стал допытываться у нее мельник:

— Это что, жинка, за чудо с тобой приключилось?

Она ему и покаялась.

— Так, мол, и так, — говорит. — Покрала я курочек у бабуси, вот, видно, за это и вышло мне такое наказание.

Мельник к знахарке.

— Выручи, — просит. — Согрешила моя жинка, покрала у соседки-бабушки курочек, а теперь вся перьями обросла. Ну чисто клушка!

А знахарка и говорит:

— А что, бабуся та ругается?

— Да нет, — говорит мельник, — она не шумит. Только ведь все равно срам на все село. Перья-то не скроешь! А бабушка ничего, молчит, она незлобивая.

— Вот и плохо, — говорит знахарка, — что незлобивая. Пока не осерчает она на твою жинку, не спадут с нее перья.

Вернулся мельник в село и прямо к соседке.

— Доброго здоровья, бабуся, — говорит.

— Бывай здоров, добрый человек.

— Слышал я, — говорит мельник, — что у вас тут покража случилась.

— Какая там покража, — говорит бабуся. — У меня все цело.

— Как же цело-то? Курочки-то ведь пропали?

— Это верно, — говорит бабуся, — унес кто-то моих курочек.

— Как же так, бабуся, — говорит мельник, — обидел вас недобрый человек, а вы молчите.

— Да чего уж там, батюшка, — говорит бабуся. — Вот дождусь лета, куплю курочку с петушком и разведу себе цыплят.

А сама думает: «И чего это ему от меня надо? Верно, выведать хочет, не прячу ли я где курочек?»

А мельник не отстает:

— Как же можно так, бабуся? Вы этого вора хоть бы облаяли. Все легче на душе станет.

— А чего там лаяться, — говорит бабуся. — У меня на душе и без того легко. Я ведь чужого не краду.

Мельник и так и этак, да как ни бьется, с какой стороны ни подъезжает, а толку никакого. Не хочет бабуся лаяться — ну хоть плачь!

Уж солнце к закату снизилось, а мельник все от бабуси не уходит. И уж до того к ней привязался, что терпенья у нее не стало.

— Да будь он неладен, этот вор! — кричит она. — И ты тоже! Прилип, как слепень!

Обрадовался мельник.

— Вот это добре, — говорит. — Вот это славно! Спасибо вам, бабуся! — И пошел домой.

Приходит, а у мельничихи и правда все перья спали, в прежнем виде она, как полагается.

Ну, тут мельник на радостях ничего уж не пожалел: собрал всякой всячины — и галушек, и колбасы, и сала — и понес бабусе.

А мельничиха с той поры на чужое и глядеть боится — куриного пера не возьмет, не то что курочку.

Английская сказка «Джек и бобовый росток»

Давным-давно, а точнее сказать — не припомню когда, жила на свете бедная вдова с сыном. Помощи ждать им было неоткуда, вот и впали они в такую нужду, что порой не оставалось ни горсти муки в доме, ни клочка сена для коровы.

Вот однажды мать и говорит:

— Видно, делать нечего, Джек, придется нам продать корову.

— Почему? — спросил Джек.

— Он еще спрашивает почему! Да чтобы купить хлеба на прокорм, глупая твоя голова!

— Ладно, — согласился Джек. — Завтра же утром отведу Бурую на базар. Возьму за нее хорошую цену, не беспокойся.

На другой день рано утром Джек встал, собрался и погнал корову на базар. Путь был -не близкий, и Джек не раз сворачивал с пыльной дороги, чтобы самому отдохнуть в тени и дать корове пощипать свежей травы.

Вот так сидит он под деревом и вдруг видит: бредет навстречу какой-то чудной коротышка с тощей котомкой за спиной.

— Добрый день, Джек! — сказал чудной коротышка и остановился рядом. — Куда это ты путь держишь?

— Добрый день, уж не знаю, как вас по имени, — отозвался Джек. — Иду на базар продавать корову.

— Продай ее мне, и дело с концом, — предложил коротышка.

— С удовольствием, — ответил Джек. — Все лучше, чем топать по жаре туда-обратно. А много ли вы за нее дадите?

— Столько, что тебе и не снилось!

— Да ну! — засмеялся Джек. — Что мне снилось, про то я один знаю.

А человечек между тем снял с плеча свою котомочку, порылся в ней, вынул пять простых бобов и протянул их на ладошке Джеку:

— Держи. Будем в расчете.

— Что такое? — изумился Джек. — Пять бобов за целую корову?

— Пять бобов, — важно подтвердил человечек. — Но каких бобов! Вечером посадишь — к утру вырастут до самого неба.

— Не может быть! — воскликнул Джек, разглядывая бобы. — А когда они вырастут до самого неба, тогда что?

— А дальше смотри сам, — отвечал человечек.

— Ну ладно, по рукам! — согласился Джек.

Он устал от ходьбы да от жары и рад был вернуться домой. К тому же любопытство его разобрало: что за диковина такая?

Взял он бобы, отдал коротышке корову. Но куда тот ее погнал, в какую сторону, Джек не приметил.

Кажется, только что стояли они рядом и вдруг пропали -— ни коровы, ни прохожего.

Вернулся Джек домой и говорит матери:

— Коровенку я продал. Взгляни, какую мне дали за нее чудную цену. — И показал ей пять бобов.

Увидела мать бобы и слушать дальше не стала: рассердилась, раскричалась, надавала Джеку тумаков, а бобы его вышвырнула за окошко. Потом села у очага и горько заплакала...

На другое утро проснулся Джек не так, как всегда. Обычно его солнце будило своим ярким светом в лицо, а теперь в комнате стоял полумрак. «Дождик на дворе, что ли?» — подумал Джек, спрыгнул с постели и выглянул в окошко.

Что за чудеса! Перед самыми его глазами колыхался целый лес стеблей, листьев и свежих зеленых побегов. За ночь бобовые ростки вымахали до самого неба; невиданная чудесная лестница высилась перед Джеком — широкая, мощная, зеленая, сверкающая на солнце.

«Ну и ну! — сказал себе Джек. — Что там матушка ни говори, а цена все-таки недурная за одну старую корову! Пусть меня олухом назовут, если эта бобовая лестница не доходит до самого неба. Однако что же дальше?»

И тут он вспомнил слова вчерашнего человечка: «А дальше смотри сам».

— Вот и посмотрю, — решил Джек.

Вылез он из окна и стал карабкаться вверх по бобовому стеблю.

Он взбирался все выше и выше, все выше и выше. Страшно подумать, как высоко ему пришлось влезть, прежде чем он наконец добрался до неба. Широкая белая дорога пролегла перед ним. Он пошел по этой дороге и вскоре увидел огромный дом, и огромная женщина стояла на пороге этого огромного дома.

— Какое чудесное утро! — приветствовал ее Джек. — И какой чудесный у вас домик, хозяйка!

— Чего тебе? — проворчала великанша, подозрительно разглядывая мальчика.

— Добрая хозяйка! — отвечал Джек. — Со вчерашнего дня у меня не было ни крошки во рту, да и вчера я остался без ужина. Не дадите ли вы мне хотя бы малюсенький кусочек на завтрак?

— На завтрак! — усмехнулась великанша. — Знай, что если ты сейчас не уберешься отсюда подобру-поздорову, то сам станешь завтраком.

— Как это? — спросил Джек.

— А так, что мой муж великан, который ест вот таких мальчишек. Сейчас он на прогулке, но если вернется и увидит тебя — тотчас же сварит себе на завтрак.

Другой бы перепугался от таких слов, но только не Джек. Голод его был пуще страха. Он так просил и умолял великаншу дать ему хоть что-нибудь перекусить, что та наконец сжалилась, впустила его на кухню и дала немного хлеба, сыра и молока. Но едва он успел проглотить свой завтрак, как за окном раздались тяжелые шаги великана: Бум! Бом! Бум! Бом!

— Ой, выйдет мне боком моя доброта! — всполошилась великанша. — Скорее лезь в печку!

Она быстро запихнула Джека в огромную остывшую печь и прикрыла ее заслонкой. В тот же миг дверь распахнулась, и в кухню ввалился страшный великан-людоед.

Он принюхался, запыхтел громко, как кузнечный мех, и проревел:

— Тьфуй! Фуй! Уф! Ух!

Чую человечий дух!

Будь он мертвый или живый —

Будет славной мне поживой!

— Видно, стареешь ты, муженек, вот и нюх у тебя притупился, — возразила ему жена. —- Пахнет ведь не человеком, а носорогами, которых я сварила тебе на завтрак.

Великан не любил, когда ему напоминали о старости. Ворча да бурча, уселся он за стол и угрюмо съел все, что подала ему хозяйка. После этого велел принести свои мешки с золотом — он имел привычку пересчитывать их после еды для лучшего пищеварения.

Великанша принесла золото, положила на стол, а сама вышла приглядеть за скотиной. Ведь вся работа в доме была на ней, а великан ничего не делал — только ел и спал. Вот и сейчас — едва начал он пересчитывать свое золото, как устал, уронил голову на груду монет и захрапел. Да так, что весь дом заходил ходуном и затрясся.

Тогда Джек тихонько выбрался из печи, вскарабкался по ножке стола, ухватил один из великаньих мешков — тот, что был поближе, — и пустился с ним наутек — за дверь да за порог да бегом по широкой белой дороге,

пока не прибежал к верхушке своего бобового стебля.

Там он сунул мешок за пазуху, спустился на землю, вернулся домой и отдал матери мешок с золотом. На этот раз она его не ругала, не давала тумаков, а, наоборот, расцеловала и назвала молодцом.

Долго ли, коротко жили они на то золото, что принес Джек, но вот оно все вышло, и стали они такими же бедными, как и прежде.

Как быть? Конечно, мать и слышать не хотела о том, чтобы снова отпустить Джека к великану, но сам-то он решил иначе.

И вот однажды утром, тайком от матери, он стал карабкаться по бобовому стеблю все выше и выше, выше и выше, до самого неба, и ступил наконец на широкую белую дорогу. По той широкой белой дороге пришел он к дому великана, смело отворил дверь и оказался на кухне, где жена великана готовила завтрак.

— С добрым утром, хозяйка!— приветствовал ее Джек.

— А-а, это ты! — сказала великанша и наклонилась, чтобы получше разглядеть гостя. — А где мешок с золотом?

— Если б я это знал! — отвечал Джек. — Золото всегда куда-то исчезает, просто чудеса с ним!

— Чудеса? — усомнилась великанша. — Значит, оно не у тебя?

— Сами посудите, хозяйка, пришел бы я к вам просить корочку хлеба, будь у меня мешок золота?

— Пожалуй, ты прав, — согласилась она и протянула Джеку кусок хлеба.

И вдруг — Бум! Бом! Бум! Бом! — дом содрогнулся от шагов людоеда. Хозяйка едва успела впихнуть Джека в печь и прикрыть заслонкой, как людоед ввалился в кухню.

— Тьфуй! Фуй! Уф! Ух!

Чую человечий дух!

Будь он мертвый или живый,

Будет славной мне поживой! —

проревел великан.

Но жена, как и в прошлый раз, стала корить его: мол, человечьим духом и не пахнет, просто нюх у него от старости притупился. Великан не любил таких разговоров. Он угрюмо съел свой завтрак и сказал:

— Жена! Притащи-ка мне курицу, которая несет золотые яйца.

Великанша принесла ему курицу, а сама вышла приглядеть за скотиной.

— Клади! — приказал великан, и курочка тотчас же снесла золотое яичко.

Так повторялось много раз, пока наконец великан не устал от этой забавы. Он уронил голову на стол и оглушительно захрапел. Тогда Джек вылез из печки, схватил волшебную несушку и бросился наутек. Но когда он пробегал по двору, курица закудахтала и жена великана пустилась вдогонку. Она громко бранилась, грозила Джеку кулаком, да, к счастью, запуталась в своей длинной юбке и упала. Так что Джек как раз вовремя успел добежать до бобового стебля и спуститься вниз.

— Смотри, что я принес, мама!

Джек поставил курочку на стол и сказал: «Клади!» — и золотое яичко покатилось по столу. «Клади!» — и явилось второе золотое яичко. И третье, и четвертое...

С тех пор Джек с матерью могли не бояться нужды, ведь волшебная курочка всегда дала бы им столько золота, сколько они пожелают. Поэтому мать взяла топор и хотела срубить бобовый стебель. Но Джек воспротивился этому.

Он сказал, что это его стебель и он сам срубит его, когда будет нужно. На самом деле он задумал еще раз отправиться к великану. А мать Джека решила срубить стебель в другой раз потихоньку от Джека, поэтому она спрятала топор неподалеку от бобов, чтобы в нужное время он был под рукой. И вы скоро узнаете, как это пригодилось!

Джек решил снова навестить дом великана. Но на этот раз он не стал сразу заходить на кухню, опасаясь, как бы жена великана не свернула ему шею в отместку за украденную курицу. Он спрятался в саду за кустом, дождался, когда хозяйка выйдет из дома — она пошла набрать воды в ведро, — пробрался на кухню и спрятался в ларь с мукой.

Вскоре великанша вернулась обратно и стала готовить завтрак, а там и ее муж-людоед — Бум! Бом! Бум! Бом! — пожаловал с прогулки.

Он шумно втянул ноздрями воздух и страшно завопил:

— Жена! Чую человечий дух! Чую, разрази меня гром! Чую его, чую!!!

— Наверное, это тот воришка, который стянул курицу, — отвечала жена. — Он, наверное, в печке.

Но в печке никого не оказалось. Они обшарили всю кухню, но так и не догадались заглянуть в ларь с мукой. Ведь никому и в голову не взбредет искать мальчишку в муке!

— Эх, злость разбирает! — сказал великан после завтрака. — Принеси-ка мне, жена, мою золотую арфу — она меня утешит.

Хозяйка поставила арфу на стол, а сама вышла приглядеть за скотиной.

— Пой, арфа! — велел великан.

И арфа запела, да так сладко и утешно, как и птицы лесные не поют. Великан слушал-слушал и вскоре стал клевать носом. Минута, и он уже храпел, положив голову на стол.

Тогда Джек выбрался из мучного ларя, вскарабкался по ножке стола, схватил арфу и пустился наутек. Но когда он перескакивал через порог, арфа громко зазвенела и позвала: «Хозяин! Хозяин!» Великан проснулся и выглянул за дверь.

Увидел он, как Джек улепетывал по широкой белой дороге с арфой в руках, взревел и бросился в погоню. Джек мчался, как заяц, спасающий свою жизнь, а великан несся за ним огромными прыжками и оглашал всю округу диким ревом.

Впрочем, если бы он поменьше ревел и побольше берег силы, то, наверное, догнал бы Джека. Но глупый великан запыхался и замешкался. Он уже было и руку протянул на бегу, чтобы схватить мальчишку, но тот успел все-таки добежать до бобового стебля и стал быстро-быстро карабкаться вниз, не выпуская арфы из рук.

Великан остановился на краю небес и призадумался. Он потрогал и даже покачал бобовый стебель, прикидывая, выдержит ли тот его тяжесть. Но в это время арфа еще раз позвала его снизу: «Хозяин! Хозяин!» — и он решился: облапил обеими ручищами стебель и стал карабкаться вниз. Дождем летели сверху листья и обломки веток, гнулась и качалась вся огромная зеленая лестница. Джек взглянул вверх и увидел, что великан его настигает.

— Мама! Мама! — закричал он. — Топор! Неси скорее топор!

Но топор долго искать не пришлось: как вы помните, он уже был спрятан в траве под самым бобовым стеблем. Мать схватила его, выждала момент и, едва Джек спрыгнул на землю, с одного удара перерубила стебель.

Дрогнула громада, заколебалась — и рухнула наземь с великим шумом и треском, а вместе с нею с великим шумом и треском рухнул наземь великан-людоед и расшибся насмерть.

С этих пор Джек с матерью зажили счастливо и безбедно. Они построили себе новый дом взамен старого, обветшалого домика. Говорят даже, что Джек женился на принцессе. Так ли это, не знаю. Может быть, и не на принцессе. Но то, что жили они долгие-долгие годы в мире и согласии, это правда. А если порой и навещало их уныние или усталость, Джек доставал золотую арфу, ставил ее на стол и говорил:

— Пой, арфа!

И вся их печаль рассеивалась без следа.

Адыгейская сказка «Золотой кувшин»

Кто скажет, было то или не было, только верно, что жил на свете хитрый и жестокий царь. В жизни своей ни с кем не обошелся он по-хорошему, не было такого человека, которого бы он пожалел, не было такой собаки, которую бы он приласкал.

Все — от мала до велика — боялись царя, а сам он боялся только одного — старости.

Целыми днями сидел царь в своих покоях и рассматривал себя в зеркале. Заметит седой волос — подкрасит краской. Заметит морщинку — разгладит рукой.

«Нельзя мне стареть, — думает царь. — Сейчас все меня боятся, никто перечить не смеет. А сделаюсь старым и дряхлым — народ сразу перестанет меня слушаться. Как я с ним тогда управлюсь?»

И, чтобы никогда не вспоминать о старости, приказал царь убивать всех стариков.

Чуть только поседеет голова у человека, тут ему и конец. Царские стражники с топорами и секирами хватают его, ведут на площадь и рубят ему голову.

Со всех концов страны приходили к царю женщины и дети, юноши и девушки — все приносили царю богатые подарки, все проливали горькие слезы, все молили царя пощадить их отцов и мужей.

Наконец надоело царю слушать каждый день жалобы. Позвал он своих гонцов и велел им по всем городам и селам, на всех дорогах и площадях объявить народу о своей великой милости.

Оседлали гонцы коней и разъехались в разные стороны. На всех дорогах и улицах, на всех перекрестках и площадях трубили они в трубы и громко выкрикивали:

— Слушайте все! Слушайте все! Царь дарует вам свою милость. Кто достанет со дна озера золотой кувшин, тот спасет жизнь своего отца, а кувшин получит в награду. Такова царская милость! А кто не сможет достать кувшин, тот и отца не спасет и сам голову потеряет. Такова царская милость!

Не успели гонцы объехать и половину страны, как стали сходиться и съезжаться к озеру храбрые юноши.

Берег озера был обрывистый, и с высоты его, сквозь чистую, прозрачную воду, ясно виден был прекрасный золотой кувшин с тонким горлышком, с узорной резьбой, с выгнутой ручкой.

И вот прошло девяносто девять дней.

Девяносто девять храбрецов пытали свое счастье.

Девяносто девять голов отрубил жестокий царь, потому что никто не мог достать кувшин со дна озера, — точно его заколдовал кто. Сверху посмотреть — кувшин всякому виден, а в воде — никто найти его не может.

А в то самое время, в той самой стране жил юноша по имени Аскер. Очень любил Аскер своего отца, и, когда увидел он, что отец становится стар, что на лице его появляются морщины, а волосы становятся серыми от седины, увел Аскер отца далеко в горы, в глухое ущелье, построил там хижину и в этой хижине спрятал своего старика.

Каждый день, когда солнце уходило за горы, юноша тайком пробирался в ущелье и приносил отцу еду. Вот однажды пришел Аскер в ущелье, сел возле отца и задумался.

— Какая забота у тебя на сердце, дитя мое? — спросил старик. — Может, наскучило тебе каждый день ходить сюда?

— Нет, отец, — ответил юноша, — чтобы видеть тебя здоровым и невредимым, я готов трижды в день ходить через эти горы. Другая забота у меня на сердце. Ни днем ни ночью не выходит у меня из головы царский кувшин. Сколько ни думаю я, никак не могу понять, почему это, когда с берега смотришь в прозрачную воду, кувшин виден так ясно, что кажется, протяни только руку — и он твой. А стоит кому-нибудь прыгнуть в воду, вода сразу мутнеет и кувшин точно сквозь дно проваливается, словно и не было его.

Старик молча выслушал сына и задумался.

— Скажи мне, сын мой, — сказал наконец старик, — не стоит ли на берегу озера, в том месте, откуда виден кувшин, какое-нибудь дерево?

— Да, отец, — сказал юноша, — на берегу стоит большое, раскидистое дерево.

— А вспомни-ка хорошенько, — снова спросил старик, — не в тени ли дерева виден кувшин?

— Да, отец, — сказал юноша, — от дерева падает на воду широкая тень, и как раз в этой тени стоит кувшин.

— Ну, так слушай меня, сын мой, — сказал старик. — Взберись на это дерево, и ты найдешь среди его веток царский кувшин. А тот кувшин, который виден в воде, — это только его отражение.

Быстрей стрелы помчался юноша к царю.

— Ручаюсь головой, — закричал он, — я достану твой кувшин, милостивый царь!

Засмеялся царь.

— Только твоей головы мне и не хватает для ровного счета. Девяносто девять голов я уже отрубил — твоя будет сотой.

— Может, так, а может, и не так, — ответил юноша. — Но боюсь я, что на этот раз не сравнять тебе счета.

— Что ж, попытай свое счастье, — сказал царь и приказал слугам поострей наточить секиру.

А юноша пошел к берегу и, не задумываясь, полез на дерево, которое росло над самым обрывом.

Народ, собравшийся на берегу, так и ахнул от удивления.

— Аллах да помилует его! Верно, от страха он лишился рассудка! — говорили одни.

— Может быть, он с дерева хочет прыгнуть в воду, — говорили другие.

А юноша тем временем взобрался на самую вершину и там среди ветвей нашел золотой кувшин — с тонким горлышком, с узорной резьбой, с выгнутой ручкой.

Только висел кувшин на дереве вверх дном, чтобы всем казалось, что стоит он в воде, как и подобает, вверх горлышком.

Снял юноша кувшин с дерева и принес его царю.

Царь так и развел руками.

— Ну, — говорит, — не ждал я от тебя такого ума. Неужто ты сам додумался, как достать кувшин?

— Нет, — сказал юноша, — я бы сам не додумался. Но у меня есть старик отец, которого я укрыл от твоих милостивых глаз, он-то и догадался, где спрятан кувшин. А я только послушался его совета.

Задумался царь.

— Видно, старики умнее молодых, — сказал он, — если один старик угадал то, чего не могли угадать девяносто девять юношей.

С тех самых пор в той стране никто пальцем не смеет тронуть стариков, все чтят их седины и мудрость, а когда встречают старого человека на пути, уступают ему дорогу и низко кланяются.